— Да, — ответил он.

— Он был очень скор. Кроме того, он по–прежнему силен; он работает на трубопрокатном заводе, с большими такими трубами. Особенно руки у него сильные. Я ничего не могла поделать. Он задрал мне платье на голову и держал руки. Хочешь, чтобы я продолжала?

— Если хочешь — продолжай.

— Собственно, и все. Он не успел… ну, по–настоящему сделать это. Мать, должно быть, что–то услышала. Она зашла и включила верхний свет. Ему не хватило времени. И тут он увидел, что это я. Он, наверное, не знал. Я все время, каждый раз об этом думаю. Но для него это все шутка. Он считает, что это весело. Дразнит меня — то и дело подкрадывается и хватает. И его это здорово вставляет. Как будто игра такая.

— А мать не против?

— Против, но она никогда его не останавливает. Не может, наверное.

— Господи, — произнес Шиллинг; он был глубоко расстроен.

Мэри Энн подтащила маленькую стремянку и достала тарелки и чашки.

— И все они здесь, в этом городе: моя семья, мои друзья, Дейв Гор дон…

— Кто такой Дейв Гордон?

— Мой жених. Он работает за заправке «Ричфилд», водит грузовик. Ему даже в голову не приходит, что можно уехать куда–нибудь; для него это только и значит, что одолжить фургон на выходные.

— Да–да, — подтвердил Шиллинг, — ты о нем говорила.

Ему было не по себе.

— Иди, садись, — сказала Мэри Энн, взяла прихватку и наклонилась к духовке, — ужин готов.

Глава 18

После ужина, в восемь часов вечера, Шиллинг повез ее к закрытому магазину. Они погрузили краску в багажник «Доджа»; оба были взволнованы и даже немного напуганы.

— Ты так притихла, — заметил он.

— Я боюсь.

— А где теперь твой дружок, Пол Нитц? — Ему показалось, что это неплохая мысль. — Поехали, прихватим его.

Дружелюбный Нитц был рад оставить свои занятия и присоединиться к ним.

— Но не позже двенадцати мне нужно быть в «Корольке», — предупредил он. — Итон считает, что я должен показываться там хотя бы время от времени.

— Мы и сами дольше не задержимся, — сказал Шиллинг, — завтра же понедельник.

Уже втроем они перетащили наверх пожитки Мэри Энн, сложили их на кухне, обитой панелями красного дерева, и теперь трясли банки с краской и размягчали кисточки. Зажав во рту неприкуренную сигарету, Пол Нитц вылил в ведро каучуковую краску и стал размешивать ее сломанной вешалкой.

Прохладный ночной ветерок овевал их, пока они работали; чтобы не дышать краской, они открыли все окна и двери. Они стояли на стульях и красили потолок каждый в своей комнате, лишь изредка переговариваясь. Время от времени по улице, сверкнув фарами, проезжала машина. Соседей снизу дома не было; там не было ни света, ни звука.

— У меня кончилась краска, — сказал, останавливаясь, Шиллинг.

— Пойди возьми еще, — отвечала Мэри Энн из гостиной, — в ведре еще полно.

Обтерев руки тряпкой, Шиллинг сошел со стула и двинулся на звук ее голоса. Она стояла на цыпочках и обеими руками тянулась вверх. Короткие каштановые волосы повязаны банданой; на щеках, лбу и шее капельки желтой краски. Влажными следами от краски были покрыты и ее руки, и одежда, и голые ступни. Она была в закатанных джинсах и футболке; и все. Она казалась уставшей, но веселой.

— Ну, как идет? — спросил он.

— Здесь я уже почти закончила. Посмотри, ничего не пропустила?

Она, конечно же, покрасила все, что нужно; работала она тщательно и скрупулезно.

— Мне не терпится распаковать коробки, — говорила она, энергично размахивая кисточкой, — мы успеем до ночи? Не хочу там ночевать… в любом случае и постельное белье, и вся одежда, все вещи уже здесь.

— Распакуемся, — пообещал Шиллинг, вернулся в свою комнату и принялся красить.

Пол Нитц работал в спальне. Шиллинг решил прерваться и навестить его.

— Хорошо, блин, ложится, — сказал Нитц, спрыгнув со стула на пол.

Он вытащил из кармана помятую пачку сигарет, предложил ее Шиллингу и закурил сам. Когда Шиллинг доставал сигарету, его внезапно накрыло волной воспоминаний. Вот так же, только пять лет назад, он стоял в квартире Бет Кумбс и смотрел, как она красит кухонный стул. При жилете и галстуке, с портфелем под мышкой, он пришел к ней с официальным визитом; он представлял музыкальное издательство «Эллисон и Хирш», для которого она должна была написать несколько песен.

Он вспомнил, как она сидела на корточках посреди кухни — в шортах и майке на бретельках, с полосками краски на обнаженной коже. Он возжелал ее бешено — здоровую блондинку, которая поболтала с ним, налила выпить и весьма недвусмысленно прижималась к нему, пока они смотрели черновики песен. Настойчивое прикосновение пылкого женского тела; эти груди, которые хотелось схватить и помять…

— Работает она на износ, — сказал Нитц, указывая на девушку.

— Да, — вздрогнул Шиллинг, возвращаясь в настоящее.

Он был в смятении: образы из прошлого смешивались с новыми. Бет, Мэри Энн, девушка с длинными рыжими волосами, с которой он жил в Балтиморе. Он так и не смог припомнить, как ее звали. Барбара, а дальше… Она была похожа на поле пшеницы… вокруг него и под ним она танцевала, как самка орангутанга. Он вздохнул. Этого он не забыл.

— Что вы о ней думаете?

— Ну–у, — протянул Шиллинг. Несколько мгновений он не мог понять, кого Нитц имеет в виду. — Да, я много о ней думаю.

— Я тоже, — произнес Нитц с легким ударением, ускользнувшим от Шиллинга. — Она бешеная, но четкая.

— Что значит — бешеная? — спросил Шиллинг. Звучало это не слишком галантно, и он не был уверен, что готов согласиться.

— Мэри слишком серьезно ко всему относится. Вы хоть раз в жизни слышали, чтоб она смеялась?

Он попытался припомнить.

— Я видел, как она улыбается.

Он представил ее всю, теперь очень ясно. И был этому рад.

— Молодежь больше не смеется, — сказал Нитц, — должно быть, настали такие времена. Они только беспокоятся.

— Да, — согласился он, — она всегда о чем–то беспокоится.

— Это вы обо мне, что ли? — послышался голос Мэри Энн. — Потому что если да, то заканчивайте.

— Она укажет вам, что делать. У нее своя голова на плечах. Но… — он вернулся к покраске, — в некоторых вещах она просто двухлетний младенец. Об этом легко позабыть. А ведь это малыш, который бродит потерянный и ждет, что его кто–нибудь найдет. Что добрый дядя–полицейский с блестящими пуговицами и значком придет и отведет ее домой.

— А ну прекратите! — приказала Мэри Энн; она спрыгнула на пол и прямо с валиком, с которого капала краска, зашла в спальню. Потерев щеку запястьем, она напомнила им: — Это, между прочим, мой дом. Я могу вас обоих вышвырнуть.

— Маленькая всезнайка, — сказал Нитц.

— А ты закрой рот.

Передав Шиллингу сигарету, Нитц подпрыгнул, обхватил ее за талию, подтащил к открытому окну и приподнял над подоконником.

— Вам на выход! — кричал он.

Мэри Энн вопила и яростно отбивалась, схватив его за шею и колотя голыми ногами по стене.

— Отпусти немедленно! Ты слышишь меня, Пол Нитц?

— Не слышу.

Ухмыляясь, он опустил ее на пол. Запыхавшаяся, нетвердо стоящая на ногах, она мешком опустилась на пол и села, положив подбородок на колени и обхватив руками лодыжки.

— Отлично, — проворчала она, переводя дыхание, — ах, какой шутник; так смешно, дальше некуда.

Нитц наклонился, чтобы развязать ей бандану.

— Утереть нос хорошенечко, — сказал он возмущенной девице, — вот что тебе нужно. Слишком высоко ты его задираешь.

Мэри Энн презрительно усмехнулась в ответ и вскочила на ноги.

— Ну вот, — воскликнула она, — у меня тут теперь синяк будет!

— Переживешь, — ответил Нитц. Он поднял свой валик и забрался на стул.

Мэри Энн сердито на него посмотрела, а потом вдруг улыбнулась.

— А я кое–что про тебя знаю.

— Что?

— Ты красить не умеешь, — улыбка ее стала шире, — тебе даже не разглядеть, где неровно.

— Твоя правда, — смиренно признал Нитц, — я чертовски близорук.