Развернувшись на голой пятке, Мэри Энн проследовала в гостиную и снова взялась за дело.

В десять тридцать Шиллинг спустился к припаркованной машине и достал из бардачка пол–литра «Глейва» [137] . При виде бутылки лицо Нитца посерело от жадности и предвкушения.

— Боже правый, — проговорил он, — чего это у вас там, дядя? Это что — настоящий?

Порывшись в коробках с тарелками и кастрюлями, Шиллинг откопал три стакана, наполнил их до половины водой из–под крана, поставил на кафель раковины и открыл бутылку.

— Эй, стоп, — запротестовал Нитц, — мне этой дурацкой воды не надо.

— Это чтоб запить, — объяснил Шиллинг, передавая ему бутылку.

— Ух. — Тот хватал воздух, фыркая и покачивая головой. Утерев рот тыльной стороной ладони, он передал бутылку Шиллингу. — Да уж. Знаете, как я это называю? Писи ангелов, чисто и просто.

В дверном проеме показалась любопытная Мэри Энн.

— А мне?

— Тебе можно столовую ложку, — сказал Шиллинг.

Ее глаза вспыхнули.

— Столовую ложку, как же! Еще чего… — она схватила бутылку, — ты же давал мне то вино, тогда.

— Это совсем другое, — сказал он, но нашел пластиковый мерный стаканчик и налил ей с мизинец. — Только смотри не подавись, — предупредил он, — сразу не пей, а потягивай маленькими глоточками, как сироп от кашля.

Мэри Энн глянула на него и с интересом подняла край стаканчика. Сморщив носик, она сказала:

— Бензином пахнет.

— Ты уже пила скотч, — сказал Нитц. — Туини пьет скотч — у него ты и пробовала.

Мужчины, каждый глубоко погрузившись в свои мысли, смотрели, как девушка одним глотком осушила стаканчик. Мэри Энн скорчила рожицу, вздрогнула и потянулась за стаканом с водой.

— Видишь, — проворчал Шиллинг, — тебе это совсем ни к чему; тебе ведь даже не понравилось.

— Это нужно с чем–то смешивать, — уклончиво ответила она, — может, с фруктовым соком.

Нитц покачал головой:

— Какое–то время тебе лучше держаться от меня подальше.

— Ничего, это у тебя пройдет.

Мэри Энн исчезла в гостиной; забравшись обратно на стул, она вернулась к работе.

Мужчины сделали еще по глотку скотча.

— Превосходная вещь, — сказал Шиллинг.

— Мое мнение вы уже знаете, — сказал Нитц, — но это не для детей.

— Согласен, — пробурчал Шиллинг, ощущая неловкость, — я и дал–то ей всего ничего.

— Ладно, — сказал Нитц и вышел, оставив Шиллинга одного, — пора в соляные копи.

— Будем считать, что мы в расчете, — произнес Шиллинг, глядя ему вслед.

Он с грустью почувствовал, что Нитц жестоко ревнует, — и знал, что ревность эта справедлива и оправдана. Он пришел и вытащил девочку из ее мира, ее городка, прочь от Нитца. Его можно было понять.

— Еще не в расчете, — отозвался Нитц, — я хочу закончить спальню.

— Хорошо, — покорно сказал Шиллинг.

Они работали до половины двенадцатого. Шиллинг полз по полу, докрашивая плинтус, и понимал, что выпрямить ноги будет очень непросто. Синяк на колене, который он набил о прилавок, набух и болел.

— Старею, — сказал он Нитцу, остановился и бросил кисточку.

— Все, наработались? — с тревогой спросила Мэри Энн. — Оба?

Нитц с виноватым видом зашел в гостиную, теребя свою потертую спортивную куртку.

— Прости, дорогая, мне нужно в «Королек», иначе Итон меня уволит.

Шиллинг вздохнул с тайным облегчением.

— Я отвезу вас. В любом случае пора закругляться; для одного вечера мы сделали более чем достаточно.

— Боже мой, а ведь мне еще играть, — Нитц выставил свои запачканные краской пальцы, — вместо этих надо вставить новые.

Пройдя с Нитцем на кухню, Шиллинг сказал:

— Сделаете мне одолжение?

— Конечно, — согласился Нитц.

— Возьмите скотч себе.

Это был жест примирения… кроме того, теперь ему хотелось избавиться от этой бутылки.

— Черт побери, да я на столько не накрасил.

— Я думал, мы прикончим ее здесь, но потерял счет времени. — Он положил бутылку в коричневый бумажный пакет и преподнес его Нитцу. — Договорились?

Шлепая босыми пятками, на кухню вошла Мэри Энн.

— А можно я тоже поеду? — взмолилась она. — Я хочу с тобой.

— Сотри сначала краску с лица, — сказал Шиллинг.

Она зарделась и стала искать влажную тряпку.

— Ты же не против? Здесь так одиноко… мебели никакой, сплошная грязь и бардак. Мы так и не закончили.

— Да с удовольствием, — пробормотал Шиллинг, все еще слегка расстроенный поведением Нитца.

Она вытерла краску с лица, и он подал ей жакет. Потом она пошла за мужчинами на лестницу; спустившись, они оказались на темной улице. Доехали они буквально за минуту.

— Народу, похоже, набилось достаточно, — сказал Шиллинг, когда обитые красные двери «Королька» раскрылись, чтобы впустить какую–то парочку. Он впервые видел это место — ее привычное убежище. Вдруг он произнес:

— Хочешь, зайдем ненадолго?

— Не в таком виде.

— Какая разница? — сказал Нитц, вылезая из машины на тротуар.

— Нет, — решила она, глянув на Шиллинга, — как–нибудь в другой раз; я хочу вернуться. Там еще очень много работы.

— Работа не убежит, — говорил Нитц, стоя у машины, — не нервничай, Мэри.

— Я не нервничаю.

— Ты не сможешь сделать все за день, куколка.

— Легко тебе говорить, — буркнула Мэри Энн. Она придвинулась к Шиллингу, за что тот был ей благодарен. — Тебе не придется там спать.

— Тебе тоже, — сказал Нитц.

— Я собираюсь ночевать там.

— Следи повнимательней за тем, где остаешься на ночь, — сказал Нитц, и Шиллинг подался вперед, потому что понимал, к чему это все ведет. Но было поздно — Нитц уже продолжал: — Нехорошо это, Мэри. Прости меня. Мне чертовски жаль, но это правда. Он слишком стар для тебя.

— Доброй ночи, Пол.

Он даже не взглянул на него.

— Я должен был это сказать.

— Все — хорошо, — жестко сказала она.

— А что хорошего? Ну, может, и много чего. Но все равно недостаточно. А теперь ненавидь меня, если хочешь.

— Я тебя не ненавижу, — произнесла она слабым отрешенным голосом, как будто вглядывалась во что–то очень далекое.

Нитц потянулся, чтобы щелкнуть ее по носу, но она отпрянула.

— Поговорим об этом как–нибудь в другой раз, — сказал Шиллинг. — Мы все устали. Сейчас не лучшее время.

— Время не лучшее, — согласился Нитц. — А что лучшее? Все совсем не так хорошо, как ты думаешь, Мэри. Или хочешь думать.

Шиллинг завел мотор.

— Оставь ее в покое.

— Простите, — сказал Нитц. — Я, правда, прошу прощения. Думаете, мне это нравится?

— Тебя ждут на работе, — отрезал Шиллинг.

Он отжал сцепление, и машина поехала. Перегнувшись через Мэри Энн, он захлопнул дверь. Она не возразила, даже не пошевелилась. Нитц, сжимая коричневый бумажный пакет, постоял на тротуаре, а потом повернулся и исчез внутри бара.

Через какое–то время Шиллинг сказал:

— И Христа распяли одни из самых славных людей на земле.

— Что это значит? — пробурчала Мэри Энн.

— Это значит, что Нитц — славный парень, но у него есть свои предубеждения, свои идеи. И свои желания, конечно, как и у всех нас. Он не смотрит со стороны. Ты ему не безразлична, очень даже не безразлична.

— Хорошо, — сказала она, — мне приятно это слышать.

Он чувствовал, что совершает ошибку, продолжая этот разговор. Она была не в том состоянии, чтобы слушать, рассуждать и принимать решения. Но он не мог остановиться:

— Прости меня.

— За что?

— За эту перебранку.

— Да, — кивнула она и уставилась в окно.

Они катили дальше по темной улице, и вдруг он спросил:

— Ты уверена, что тебе это нужно?

— Что — это? Да, я так хочу. Я уверена.

— Ты слышала, что он сказал. И ты доверяешь ему. А что с твоей соседкой? Она сможет найти кого–то другого? Или ей придется одной платить за всю квартиру?

— За нее не беспокойся, — сказала Мэри Энн, решительным жестом отметая его сомнения, — бабок у нее навалом.