— Напугала, — согласился он. — Но не деньгами.

— Знаю. Вы бы нам дали, правда?

— Дал бы, — сказал он. — Только вы бы не взяли.

Она вернулась на кухню.

— Мы ведь вас почти не знаем.

— Знаете, — сказал он.

— Но не очень хорошо. Недостаточно.

Тут Арт сказал:

— У нас п–п–полно денег. Мы больше с–с–ста баксов скопили.

— Давайте я вам еще столько же подкину, — вдруг сказал он.

— Ха, нет, не надо. Вы что! — нервно хохотнул Арт.

— Давайте, — настаивал он, и от души.

— Да ну, нет, что вы, — сказал Арт.

Но Джиму это было нужно.

— Что я могу сделать? — спросил он.

Вошла с кофейником Рейчел.

— Вы о чем?

— Мне хотелось бы помочь чем–нибудь.

Оба молчали. И он, и она дичились. Как кошки, подумалось ему. Как пума в зоопарке. Он слишком близко к ним подошел.

— Вам ведь никак не выкрутиться, — сказал он. — Живете в трущобе без денег — взрослые так не живут. Живете как бог знает кто.

— Потому что у нас нет денег? — спросила Рейчел.

— Меня пугает, что с вами что–нибудь случится. И я ничего не могу сделать, ничем не могу вам помочь.

Я бессилен, подумал он. Бессилен как–то повлиять на их жизнь, что–то в ней изменить. Передачи его больше нет, он утратил контакт с ними. Теперь он не может работать, не может делать ничего значимого. Он чувствовал себя бесполезным, никому не нужным.

— Может быть, я купил бы вам что–нибудь? — предложил он.

— Пейте лучше кофе.

Она поставила перед ним чашку.

— Как ты думаешь, каково сейчас мне?

Он упорно ждал от нее ответа, не обращая внимания на кофе.

Стоя перед ним с кофейником, она сказала:

— Купите что–нибудь для ребенка. Одежду какую–нибудь. Когда будет ясно, я напишу размер и цвет.

Она вернулась к кухонному столу и открытым кулинарным книгам, по которым готовила ужин.

Глава 7

В субботу вечером в запертую металлическую дверь чердака, где жил Людвиг Гриммельман, постучали.

— Кто там? — спросил Гриммельман, не узнав стука.

Он снял со стенной стойки армейскую винтовку М–1, сгреб со стола секретные документы и черновики донесений, запихал их в портфель, защелкнул замок и спрятал в тайник. Потом выключил свет. В темноте ему стало слышно собственное дыхание.

— Что вам нужно?

— Мистер Гриммельман? — спросил мужской голос.

Гриммельман подошел к боковому окну, открыл защелку, поднял окно и выглянул. На наружной лестнице стоял дородный человек в пальто, шляпе и выглаженном костюме. Средних лет, похож на торгового агента, вернее, страхового.

Включив свет, Гриммельман отпер дверь.

— Я занят, покупать ничего не собираюсь.

— Меня зовут Ральф Браун, — представился гость. — Я из ФБР. — Он распахнул черную кожаную обложку удостоверения. — Хотелось бы на минутку зайти и кое–что обсудить с вами. Если можно.

— А в чем дело?

Гриммельман попятился, и мистер Браун вошел.

— Дело касается одного парня, может быть, он вам знаком, — Браун окинул взглядом комнату. — Ну и квартирка у вас.

Он неторопливо прошелся.

— Что за парень?

— Его фамилия Кендельман. Не слыхали про такого? Леон Кендельман. Мы подумали, может, вы его знаете. Вот его фотография.

Мистер Браун извлек из глубокого кармана пальто пакет, открыл его, протянул Гриммельману расплывшийся и нечеткий снимок.

Человек на фото тем не менее был ему знаком.

— Что он сделал? — спросил Гриммельман.

— Уклоняется от призыва.

Гриммельман вернул фотографию.

— Нет, не знаю такого. И вообще, в вашу организацию проникли коммунисты, что толку вам что–то рассказывать — информация напрямую идет к приспешникам Советов из профсоюзных школ и окружения газеты «Пиплс уорлд».

— Вы никогда не видели этого человека?

— Нет.

— Уверены?

— Да, я никогда его не встречал.

Ему было очень страшно, потому что на снимке, сделанном телеобъективом с большого расстояния, был запечатлен не кто иной, как он сам.

— Можно посмотреть ваше призывное удостоверение? — попросил мистер Браун.

Удостоверение лежало в запертом ящике под столом, вместе с другими документами. Изготовил его Ларсен, типограф, у которого работал Арт. Ларсен одно время входил в число организаторов раскольнической троцкистской организации, в которой когда–то участвовал и Гриммельман.

Изучая удостоверение, мистер Браун спросил:

— Вам двадцать шесть лет?

— Да. Я родился в Варшаве, гражданство получил в тридцать втором году.

— Вы признаны негодным к службе, — сказал мистер Браун, возвращая удостоверение. — Как вам это удалось? На вид так вполне здоровы.

— Грыжа, — сказал Гриммельман.

— Так вы точно не знаете этого Кендельмана?

На самом деле никакого Кендельмана не существовало. Он зарегистрировался под этим именем и время от времени пользовался им в тайной политической работе, в секретных операциях, например при выслеживании фашистских студенческих группировок, сталинистских организаций и для того, чтобы брать в библиотеках книги, которые он не собирался возвращать.

— Точно, — подтвердил он.

Когда же, наконец, этот фэбээровец мистер Браун уйдет? Ему хотелось этого сейчас больше всего на свете, он не мог этого дождаться. Он упадет замертво, если мистер Браун не оставит его в покое как можно скорее. Ощущение опасности стало невыносимым.

— Ну и квартирка у вас, однако, — сказал мистер Браун, взяв в руки несколько фотокопий газеты «Правда». — Политикой интересуетесь, мистер Гриммельман?

Казалось, он и не собирается уходить. Напротив, чем внимательнее мистер Браун оглядывался вокруг, тем интереснее ему становилось.

— Он считает, что пора выводить «Хорьх». Велел, чтоб мы его запустили, чтоб двигатель работал, — рассказывал Джо Мантила.

Он высунулся из окна своего «Плимута» модели тридцать девятого года к Арту, стоявшему у обочины на Филлмор–стрит. За «Плимутом» сигналили, мигали фарами и пытались объехать его другие машины.

— Я за Хайнке поехал, а ты или сейчас садись, или мы тебя на обратном пути подберем.

— Давайте на обратном пути, — предложил Арт.

— Ладно, минут через пятнадцать, — Мантила подставил часы под свет от фар машин сзади. — Пять минут одиннадцатого.

Арт пошел обратно по дорожке и спустился по ступенькам в квартиру. За его спиной «Плимут», дав газу и отплевавшись, рванул с места и исчез из виду. Машины продолжили свое обычное вечернее движение по улице.

Закрыв входную дверь, он сказал Рейчел:

— Не получится у нас сегодня пойти. Мне нужно кое–что сделать.

— Гриммельман? — спросила она.

На ней уже было пальто, она стояла в ванной и расчесывала волосы. Они собирались сходить в кегельбан. Рейчел любила смотреть, как играют, любила этот шум, суету вокруг, компанию сверстников. Особенно субботним вечером.

— Кажется, сегодня нужно будет кое–чем заняться, — сказал Арт.

Он чувствовал себя неловко, зная, как она относится к Гриммельман) и Организации.

— Смотри сам, — сказала она. — Только он такой… странный. Ну, то есть сидит там у себя наверху целыми днями, никуда не выходит. Оно тебе нужно?

— Я в «Хорьх» столько вложил, — ответил он.

В его обязанности входило доставать детали для ремонта двигателя.

— Что–то не то с этим Гриммельманом, — сказала Рейчел, снимая пальто.

— Нэт то же самое говорит.

— Мне кажется, ты туда от нечего делать ходишь. Тебе просто заняться нечем.

— Может, ты и права, — пробормотал он, переступая с ноги на ногу.

— Когда вернешься?

— Поздно, наверно.

Ему не очень–то хотелось идти. Но долг звал. Он с запинкой спросил:

— Ты–то как, ничего, что остаешься?

— Я, может, в кино пойду.

— Мне бы спокойнее было, если б ты дома осталась.

— Ладно, — согласилась она, — останусь. Давай как–нибудь в покер снова сыграем.

Покер она любила и любви этой не изменяла. Играла она сдержанно, без слов и жестов, в покер без прикупа или с обменом — классический покер без джокеров. Обычно выигрывала пару долларов. Она распугала почти всех школьных друзей Арта, которым нравилась безалаберная, нерасчетливая игра с шуточками и прибауточками. Как–то раз она дала пощечину Ферду Хайнке, сбив с него очки, за то, что он в шутку открыл карту при раздаче.