— Неплохой выдался день, — сказал Чик.

— Да, — подтвердила она.

— Завтра нам понадобятся десятицентовики.

— Ну да, — согласилась она, рассматривая ярлыки.

Открылась парадная дверь, и в магазин с ключом в руке вошел Роджер.

— Привет, — поздоровался он с женой.

— Привет, — ответила она. — Как дела?

Когда она уходила утром из дома, он еще спал.

— Хорошо. Собираешься?

Он вошел с сигаретой в руке, но стоило Вирджинии посмотреть на него, бросил ее в пепельницу у двери, примял и, моргая, отошел. К вечеру, к концу рабочего дня, вот как сейчас, Роджер серел и становился похожим на паука. От утомления он горбился больше, чем обычно, казался еще меньше, совсем высыхал. Из–за стекол очков смотрели воспаленные глаза. Характерным движением руки он отбросил со лба волосы.

— У тебя усталый вид, — сказала она.

— Ну да, — рассеянно кивнул он.

Он так и пришел в рабочей одежде, запачканных брюках, рубашке, куртке и высоких ботинках.

Потерев губу, он спросил:

— Тебе очень хочется ужинать? Мне — нет. Но я схожу с тобой.

— Я проголодалась, — сказала она.

Бродя по магазину, он дошел до его дальнего конца.

— Я переоденусь, — сказал он и, войдя в дверь, исчез в отделе техобслуживания.

— Ну что, Вирджиния, — сказал Чик, уже надевший шляпу и пальто. — Пока. Отдыхай.

— До завтра, — ответила она.

Стоя посреди магазина и подняв голову, она прислушивалась, стараясь уловить все звуки. «Все ли выключено? — спрашивала она себя. Потом решила: — Все».

— Напомни мне завтра, чтобы я первым делом прицепил ценники к этим телевизорам, — сказал Чик и отпер парадную дверь. — Чтобы мы деньги не теряли.

Дверь закрылась за ним, и он пошел через стоянку к своему «Форду–универсалу». Выехав задним ходом на улицу, он помахал ей рукой. Она едва заметно махнула в ответ. Для него достаточно.

Когда Роджер появился снова, на нем был галстук–шнурок и свободные брюки.

— Пиджак нужно надевать? — спросил он. — Наверно, не буду.

Вирджиния поинтересовалась:

— Ну как твое тестирование?

Роджер работал в компании «Данн Инкорпорейтед», тестировал на сборочной линии коммутаторы для схем вычислительной аппаратуры, предназначенной, в частности, для использования в ракетах.

— Все то же самое, — сказал Роджер.

— Постой, — сказала она. — Пока мы не ушли. — Нагнувшись, она включила освещение витрины. — Ты не посмотришь витрины?

— Зачем?

— Ты ведь знаешь толк в их оформлении.

Не двинувшись с места, он сказал:

— Они нормально оформлены.

— Мне хотелось бы, чтобы ты снова занялся ими, — сказала она.

— У меня нет на это времени.

— Ты ведь работаешь всего пять часов в день, мог бы приходить по утрам.

— С ними все нормально, — повторил он. — Что ты все придираешься к Хербу? Он славный малый.

— Да, — согласилась Вирджиния, — но хороший ли он работник?

— Не вижу разницы.

— В том–то и дело.

«Поэтому я и владею нашей половиной магазина, а ты — нет, — подумала она. — Поэтому Л — это я, а не ты. А мог бы быть ты, мой дорогой. Но тебе нужен был бы магазин, в котором работают одни славные малые.

А кроме того, тебе нужен был еще один славный малый, дружок с каштановыми волосами, ясными веселыми глазами и улыбкой, словно говорящей: «Берите, угощайтесь на здоровье!» Вот славный был малый, правда? Она любила и любит двух своих сыновей; наверное, любила и до сих пор любит тебя. И она была верна тебе, только уж больно глупа, поэтому и не смогла проявить свою верность. Да и ты тоже был хорош. Немного же ты ей добра принес — ты, еще один хороший парень.

Где она сейчас? — думала Вирджиния. — Живет одна, в другом городе, на алименты, которые получает от Чика, да на свою зарплату машинистки в молочной компании. Счастлива ли она? Кто знает. Да и кому какое дело. Про нее разве можно что–нибудь точно сказать?

По крайней мере, у нее есть два ее мальчика. Если бы Чик узнал тогда про нее и Роджера, он развелся бы с ней, и детей у нее забрали бы. Это было бы несправедливо — и для Роджера тоже. Если бы Чик узнал, он бы всем показал, где раки зимуют. И магазина бы не было никакого. Во всяком случае, Лиз хватило ума понять это.

В каком–то смысле тебе повезло, Лиз Боннер. Ведь ты такая недалекая, на жизнь смотришь как саламандра, смогла получить удовольствие. Успела повеселиться на своем веку. В этом, пожалуй, было даже что–то чистое — ты жила без всяких тревог о будущем, о последствиях, которые–таки наступят, о том, что у тебя есть муж, дети, что у Роджера есть жена и ребенок, что ему надо управлять магазином. Ты вмиг все это снесла, стоило только начать. Закрутила все, хорошо провела время, а потом, к своему изумлению, осталась ни с чем. Но пусть попробует кто–нибудь доказать, что ты не виновата.

Никто не станет возражать, что какое–то время ты обладала тем, чего так желала. И, быть может, это время показалось тебе бесконечным. Может быть, в твоей утлой жизни это была чуть ли не вечность. Наверное, это событие заполнило собой всю твою память, до самых пределов того, что ты способна охватить мысленным взглядом.

Может быть, ты и получила то, чего хотела, ведь к большему ты не стремилась.

Жаль, но я так не могу. Жаль, что все мы не способны взять в свою жизнь что–то такое».

— Так или иначе, — вернулась она к разговору с Роджером, — подумай, может, все–таки займешься переоформлением витрин? Хербу как раз поможешь. Эти витрины становятся просто яблоком раздора — или он уступит, проявит смирение на глазах у всех, или этим займешься ты, или же за это возьмутся оптовики.

— Ненавижу этих дебильных оптовиков, — выпалил Роджер. — Ворвутся в магазин, когда ты работаешь как вол, и давай лепить на стены свою рекламу. Не успеешь оглянуться, а вокруг все обклеено логотипами «Ар–Си–Эй». Я начинал срывать эти бумажки еще до их ухода: а пусть видят.

Он снова закурил. Руки у него дрожали. Вирджиния увидела, как трясется спичка.

— Я готова, — сказала она.

Роджер подержал дверь, и она вышла из магазина.

— Сейчас запру, — сказал он, вставляя ключ в замок. — Все выключила?

— Да. Я послушала. Если что–то включено, я слышу.

После ужина Вирджиния поехала домой. Роджер вернулся в магазин поработать с аппаратурой и на монтажном столе.

Включив над столом дневной свет, он подтащил табуретку и поставил ее на коврик, включил измерительные и испытательные приборы. У паяльника был собственный специальный выключатель и вилка, он всегда включался отдельно. Роджер воткнул вилку в розетку и перевел триггер максимально горячего состояния в положение «Включено».

Его новоизобретенная антенна свисала с потолка отдела техобслуживания. По стене на стол спускался двойной провод, дальше он шел к барабанному селектору шасси телевизора. Антенна представляла собой окружность из тонкой алюминиевой трубки с сетью из еще более тонких трубок внутри, расходящихся в разных направлениях, как спицы колеса.

Ячеистая сеть проводов от множества трубок была собрана и зажата в единый кабель, шедший к блоку управления с клеммами и наконечниками, а оттуда — к двойному проводу.

«Полная хрень», — сказал про себя Роджер.

Его идея заключалась в том, чтобы создать постоянно перестраиваемую антенну, управляемую селектором каналов. При вращении селектора одни секции антенны выключались, а другие включались. Нужно было избавиться от повторных изображений, усилить слабые сигналы, устранить статические помехи и так далее. Но в итоге вся эта регулировка никак не влияла на качество картинки.

Он поменял паяльником несколько проводов, пара полос частотных каналов вернулась, и он бросил это занятие.

Ну и черт с ней, решил он и выключил шасси. Единственное, что могло бы повлиять на качество изображения — это поднять антенну, а для этого потребуется силовой агрегат, какой–нибудь электромотор на четверть лошадиной силы. А это так повысит цену, что лишит систему конкурентоспособности.